Объявление

Свернуть
Пока нет объявлений.

Экзамен для преподавателя

Свернуть
X
 
  • Фильтр
  • Время
  • Показать
Очистить всё
новые сообщения

  • Экзамен для преподавателя

    Продолжение рассказа "Лекция на Тему"

    http://www.bdsm.in.ua/forum/showthread.php?t=5552

    Экзамен для преподавателя.

    Автор: Severin

    Со времени событий, описанных в рассказе «Лекция на Тему», прошло несколько месяцев. Осенний учебный семестр близился к концу. За окном уже летели первые хлопья снега. И не за горами уже была зимняя сессия – первое серьёзное испытание для первокурсников. Далеко не все его выдерживали. И нередко во втором семестре учебные аудитории были заполнены значительно в меньшей степени, чем в первый.
    Этот учебный семестр был для меня особенным. Он начался с реального знакомства с моей Госпожой. С Госпожой, с которой я до тех пор общался лишь посредством компьютера, впиваясь взглядом в строчки, возникающие на мониторе. О, сколько всего было заложено в этих, казалось бы, молчаливых и безжизненных строчках. Какую огромную силу и власть они имели надо мной. Они могли вселить в меня ни с чем не сравнимую радость, воодушевление, когда в них я видел, что Госпожа была довольна мной, и даже её короткое «Молодец» было для меня гораздо дороже, чем иные реальные награды и премии, которые мне доводилось получать в моей жизни. Не говоря уже о том, что даже эти награды и премии с некоторых пор для меня были важны главным образом потому, что это было приятно Госпоже – я знал, что ей небезразличны мои успехи. И такие же строчки могли ввергнуть меня в пучину отчаяния, если они содержали недовольство Госпожи мною, гнев её, а особенно, если я видел, что какие-то мои слова или действия вызывают в ней настоящую, реальную обиду на меня и даже разочарование во мне. К сожалению, случалось и такое. Тогда у меня возникало чувство, что я могу потерять её, возможно навсегда. И мне даже сложно описать своё состояние в эти минуты. Я готов был буквально вывернуться наизнанку, горы свернуть, вытерпеть самое жестокое наказание, только бы загладить свою вину, исправить хотя бы в какой-то мере то, что я совершил, и смягчить то негативное впечатление, которое я произвёл на Госпожу. Но не всегда мне это удавалось. Иногда провинность моя была настолько серьёзной, что Госпожа прибегала к самому суровому наказанию – лишала меня общения с ней, иногда на довольно продолжительный срок. Это было не просто наказание Госпожой своего раба. Госпожа давала мне понять, что ей самой в этих случаях неприятно общение со мной, иногда прямо говоря об этом. И хотя в этих случаях я не лишался права ей писать, ответа от неё я дождаться не мог, нередко подолгу. И лишь когда она по моим письмам ей видела, что раскаяние моё в содеянном мною искреннее и глубокое, что я действительно полностью, до глубины души осознал свою вину и полон желания её искупить, ни в коем случае не повторять проступка в будущем, она несколько смягчала своё ко мне отношение, и тогда, наконец, я получал от неё долгожданные строчки. Они были очень короткими, скупыми, я чувствовал, что Госпожа пока очень далека от того, чтобы действительно простить меня. Даже как человека простить, не говоря уже о том, чтобы простить как своего раба. Потому что относиться ко мне как к своему рабу она могла лишь через своё отношение ко мне как к человеку. И если она видела, что мои действия не вяжутся с её принципами морали, я и как раб для неё переставал существовать. Но когда она всё же находила возможным написать мне, это означало, что у меня, наконец, появилась надежда вымолить её прощение. И тогда я прилагал все свои усилия к тому, чтобы это прощение в конце концов заслужить. Оно даровалось мне далеко не сразу, но когда всё же Госпожа прощала меня, как человека, тон её писем резко менялся. Из холодно скупых он делался эмоциональным, гневным, уничижительным. Теперь, когда я в глазах Госпожи восстановил своё право называться её рабом, мне предстояло понести суровое наказание уже именно как Госпожи своего провинившегося раба. Эти наказания Госпожа специально продумывала, вкладывая в них свой опыт и незаурядную фантазию. Их целью было не только именно наказать, покарать меня за провинность, но и провести соответствующую воспитательную работу, показать пагубность для меня самого подобных действий. И лишь после того, как она подвергала меня этому наказанию, и я стойко переносил его, мне позволялось просить у неё прощения теперь уже именно в качестве раба. И даже это прощение нередко даровалось мне далеко не сразу, иногда этот процесс растягивался надолго, а нередко превращался, по существу, в дополнительное наказание. Но когда я наконец был прощён окончательно, всё перенесённое и пережитое мною было твёрдой гарантией того, что повторения проступка уже не будет. И тогда я особенно хорошо начинал понимать, почему раб благодарит свою Госпожу за наказание, и благодарил её за него со всем пылом и искренностью, на которые только был способен. В эти минуты действительно наступало некое душевное обновление.
    К тому времени, как я впервые, совершенно неожиданно увидел Госпожу на своей лекции, я уже был вышколен ею так, что необходимость в таких суровых наказаниях уже почти отпала. И отчасти именно это также послужило причиной того, что Госпожа сочла возможным наконец после долгого виртуального общения наконец перевести наши отношения в реальное русло. И теперь мне предстояло стать для неё реальным рабом, таким же полезным и выученным, как и в виртуальном варианте. И конечно же, я с замиранием сердца представлял себе нашу с ней встречу в ещё более интимной и доверительной обстановке – в обстановке реального сеанса, когда Госпожа может воплотить в жизнь многое из того, что лишь воображалось в виртуальном общении, подвергнуть своего раба настоящим унижениям и наказаниям, реально дать возможность и себе и ему реализовать многие свои мечты и фантазии. После той памятной лекции Госпожа произнесла загадочную фразу:
    – А у моих ног оказаться я тебе тоже дам возможность, но об этом мы поговорим в другой раз.
    Эта фраза врезалась в мою память и уже не покидала её. Многочисленные фантазии, сменяя одна другую, роились в моей голове. Но если бы я только знал, что на самом деле ожидает меня.


    А в нашем институте тем временем наступила пора зимней экзаменационной сессии. Я провёл экзамены в двух группах первого курса, оставалось ещё три. Но после второго экзамена меня неожиданно вызвал декан.
    – Здравствуйте, Сергей Андреевич, – приветливо сказал он, – присаживайтесь.
    Я сел на предложенный мне стул. С деканом Евгением Викторовичем Шаровым мы были знакомы давно. Ещё когда я был начинающим молодым преподавателем, он уже был заместителем декана, и ещё с тех пор у нас установились хорошие уважительные отношения. Когда у меня складывались трудные ситуации, он всегда поддерживал меня, и я конечно старался в долгу не оставаться – когда ему или вообще факультету, институту нужна была моя помощь, я никогда не отказывал, даже если это было сопряжено для меня с определёнными трудностями.
    – Ну как они сдали? – спросил Евгений Викторович, – неудов много?
    – Нет, не особенно, – ответил я, – хотя есть несколько. Но в целом результаты хорошие.
    И я протянул ему экзаменационную ведомость. Он бегло просмотрел её и, видимо оставшись удовлетворённым её данными, отложил её в сторону.
    – Я вот почему Вас вызвал, – сказал он, – у Вас вроде бы завтрашний день свободен от экзаменов.
    – Да, – подтвердил я, – следующий экзамен только в четверг.
    – Понимаете, неожиданно Пашутина Анна Семёновна заболела, недавно звонила. А у неё завтра экзамен на заочном. Заменить практически некем, все заняты. Только на Вас надежда.
    Я вздрогнул. Пашутина Анна Семёновна была преподавательницей, которая вёла высшую математику на том самом курсе, где училась Госпожа. Конечно, как только я узнал, что Госпожа будет учиться в нашем институте, я поинтересовался, кто какие предметы на этом курсе будет вести, и в первую очередь меня, естественно, интересовала математика. Преподавательницу эту я, конечно же, хорошо знал, она была с нашей кафедры, но Госпожа строго настрого запретила мне даже упоминать в разговоре с Пашутиной о ней и вообще о её курсе.
    – Если я узнаю, что ты ей обмолвился хотя бы полусловом, – строго сказала она, – больше ты меня не увидишь.
    И по её тону я понял, что она и не думает шутить или просто пугать меня.
    – Ну так как, – вывел меня из раздумья Евгений Викторович, – выручите?
    – А, да конечно, – сказал я, скорее машинально, чем обдуманно.
    – Ну вот и отлично, – обрадовался декан, – позвоните Анне Семёновне, узнайте у неё всё, что Вам необходимо – билеты, задачи и прочее. А ведомость мы на Вас перепишем.
    Он пожал мне руку, и я вышел в коридор. Мысли в голове у меня путались. Я никак не ожидал такого поворота событий. Получалось, что теперь я должен буду принимать экзамен у своей Госпожи. Причём не наедине (наедине было бы всё намного проще), а в присутствии всей группы. А если окажется. . . нет, я даже отказывался себе представить, чем мог обернуться для неё и для меня такой экзамен. Что же теперь делать? Конечно, надо будет позвонить Пашутиной. Но до этого я обязательно должен поставить в известность Госпожу. У меня был с собой мобильный телефон, и её номер в нём безусловно был. Но звонить ей она мне позволяла только в крайних случаях. Если она считала причину моего звонка недостаточно веской, меня ждало наказание. Я вытащил телефон и стоял в раздумье. Может быть, Госпожа сейчас в Институте? Нет, сейчас шла сессия, занятий не было, а тем более в их группе завтра экзамен.
    – Что ты, молодец, не весел, что ты голову повесил? – раздался весёлый голос. Рядом стоял мой хороший товарищ и коллега Сева Карский. Я улыбнулся. У меня был хороший предлог для объяснения задумчивости.
    – Да вот Пашутина заболела, меня подписали вместо неё экзамен у заочников принимать, – ответил я.
    - Опять заболела? – спросил Сева. И у него были основания. Анна Семёновна была уже пенсионного возраста, и здоровье её частенько подводило. Но ещё ни разу её здоровье не отражалось на моих взаимоотношениях с Госпожой. А теперь случилось именно так.
    – Ну что ж, нет худа без добра, – продолжал Сева, – у меня тоже завтра экзамен вместе с Рокотовым. Так что есть возможность заполнение ведомостей отметить в «Данко».
    – У тебя все дороги ведут в Рим, – рассмеялся я.
    – Не в Рим, а в «Данко», – назидательно заметил Сева. – Зачем нужна вообще дорога, если она не ведёт к «Данко»? – сострил он, перефразируя «Покаяние». Хотя каяться за своё пристрастие к этому подвальчику Сева меньше всего был склонен.
    – Ладно, там посмотрим, – сказал я, и на этом мы расстались.
    Выйдя на улицу, я снова вытащил мобильник, но так и не решился позвонить Госпоже. А если она сочтёт эту причину незначительной? Это ведь только для меня приём у неё экзамена – из ряда вон выходящее событие. А как она на эту проблему смотрит, я не знал. Может быть это для неё и проблемой-то не является. Но поставить её в известность я, конечно, был обязан. Поэтому я пришёл домой, включил компьютер, и, войдя в Сеть, отправил сообщение Госпоже:

    «Здравствуйте, Госпожа.
    Сообщаю Вам, что меня назначили на проведение экзамена завтра в Вашей группе вместо заболевшей Анны Семёновны Пашутиной.
    Сергей».

    Ответ от Госпожи пришёл лишь вечером. В нём было написано: «Хорошо. Не волнуйся, на экзамене веди себя так, как обычно там себя ведёшь».
    На душе у меня стало немного спокойнее. Теперь Госпожа предупреждена, и видимо это известие её и в самом деле не особенно взволновало. Она даже меня успокаивает. Я набрал номер телефона Пашутиной.
    – Здравствуйте, Анна Семёновна, – приветливо сказал я, – это Сергей Северов беспокоит. Что такое с Вами случилось?
    – А, Серёженька, здравствуй, милый, – сказала она. Анна Семёновна всегда очень хорошо относилась ко мне, в её отношении даже было что-то материнское. – Ну что случилось, давление конечно. Сегодня до 230 на 140 подскочило, скорую вызывала. Накололи меня всем, что только можно, сейчас лежу, не могу подняться даже. И чувствую, что завтра не смогу выйти. К тому же врачи говорят, что может быть повторный подскок.
    – Да конечно, конечно, – заторопился я, – не беспокойтесь, я приму экзамен.
    – А так это тебя бедного вместо меня назначили. Ты уж извини меня, так получилось.
    – Да что Вы, что Вы, ничего страшного. Лежите, выздоравливайте. Вы мне скажите только насчёт билетов и программы.
    – Всё у меня в верхнем ящике в столе на кафедре, – сказала Анна Семёновна, – и билеты и программа и комплект задач. Спасибо тебе большое, дорогой.
    Итак, все проблемы вроде бы были решены. И всё же спать я ложился со смутной тревогой в душе.


    На следующий день рано утром я уже был на кафедре. До начала экзамена оставалось ещё более получаса. Я быстро нашёл в столе Анны Семёновны конверт с материалами к экзамену и углубился в их изучение. Уже первый взгляд мне показал, что моё смутное беспокойство оправдалось. Анна Семёновна оставалась верной себе, как уже многие годы. Несмотря на то, что она преподавала математику студентам нематематической специальности, да ещё заочникам, вынесенный ею на экзамен материал по своему объёму и сложности вполне мог быть использован на экзамене для студентов стационара математического факультета. Она дотошно требовала сложные доказательства теорем, внимательно следя за тем, хорошо ли студент понимает их внутреннюю логику, а не зазубривает просто как заклинание. Предлагала на экзамене задачи, которые были достаточно серьёзными и для студентов-математиков. И когда я просмотрел все эти материалы, настроение моё упало совершенно. Первой моей мыслью было заменить эти материалы другими, у меня был соответствующий комплект. Но это было невозможно, билеты были утверждены на заседании кафедры, на них стояла дата и подпись заведующего. Да и это сразу бы стало известно – студентам была выдана программа экзамена. Так что этот вариант заведомо отпадал. Немного поразмыслив, я решил, что на самом деле всё не так плохо. Если я не могу изменить то, что написано в билетах, то принять экзамен по этим билетам так, как считаю нужным я, а не Пашутина, вполне было в моих силах. И через некоторое время уже с лучшим настроением я направился в аудиторию, где должен был проходить экзамен.

  • #2
    Re: Экзамен для преподавателя

    Госпожа сидела, как и на самой первой лекции, где я её увидел, на третьем ряду. Конечно же, мой взгляд при входе в аудиторию, прежде всего, устремился на неё. И лишь несколько мгновений спустя я спохватился, что не нужно привлекать лишнего внимания, и отвёл глаза. При моём появлении студенты встали, встала и она. И далеко уже не в первый раз мне от этого стало не по себе. С какой это стати Госпожа должна вставать при моём появлении. Но это происходило на каждой моей лекции, которую она посещала. И иначе было нельзя, я понимал это. Понимала это и Госпожа. Уже в первые дни она сказала мне, что так придётся делать. Большой проблемы она в этом не видит, поскольку в институте она студентка, а не Госпожа, а я не раб, а преподаватель. Тем не менее, за каждый такой случай вечером дома я должен буду стоять на коленях полтора часа – именно то время, какое длится лекция. И я был благодарен Госпоже за это регулярное наказание, оно облегчало мне внутренние переживания по этому поводу. И нередко даже продлевал время стояния на коленях, или становился на горох, чтобы смягчения душевных мук добиться за счёт ужесточения телесных.
    – Садитесь, садитесь, – поспешно сказал я экзаменующимся. Все сели.
    – А разве вы у нас будете принимать? – раздался удивлённый голос одной из студенток.
    – Да, Анна Семёновна заболела, – ответил я.
    Студентки захихикали и зашушукались.
    – А вы очень строгий? – последовал ещё один вопрос.
    – Да, я очень страшный и беспощадный, такой ужасный, кошмарный я, – сказал я, цитируя быковского Бармалея.
    Раздался смех, видимо студенты не очень поверили в то, что я сказал. Я украдкой бросил взгляд на Госпожу. На её губах играла чуть заметная улыбка. Казалось, она говорила: «Ладно, мой «страшный», потом посмотрим, для кого будет кошмар, и кто на самом деле будет просить пощады».
    Через некоторое время студенты получили билеты и углубились в подготовку. Время от времени я посматривал на Госпожу. Она была поглощена заданием и, казалось, до меня ей не было никакого дела. Когда она брала билет, я, конечно же, заметил, что в нём было. И облегчения это мне не принесло – в билете стояла одна из самых сложных теорем курса. Правда, я постарался в компенсацию дать ей задачу попроще, но это мало что меняло.
    Прошло минут десять. Я встал и начал ходить по рядам. Проходя мимо Госпожи, я замедлил шаг и мельком взглянул в её листок, где она писала ответы на вопросы билета. Конечно же меня интересовало то, что в появлялось в этом листке. И невольно я остановился возле неё. Со стороны ничего страшного не произошло – преподаватель, прохаживаясь по рядам на экзамене, нередко останавливается возле того или иного студента, заранее интересуясь его пониманием вопроса. Я останавливался и возле других студентов, тем более, что эта группа не была мне знакома. Но в этот момент Госпожа подняла на меня глаза. И в этих глазах, в их движении был молчаливый, но категорический приказ мне не останавливаться и следовать дальше. И, как и на той первой памятной для меня лекции, я повиновался этому приказу.
    Прошло ещё минут двадцать, и один из студентов объявил, что он уже готов и может отвечать. Надо сказать, что слушал я его вполуха, меня гораздо больше интересовало, что происходит в листке Госпожи. Долго я не стал его задерживать, поставил ему четвёрку, чему он был несказанно рад, и он ушёл. Я тут же вызвал следующего. Мне почему-то подумалось, что может быть пропустить их всех поскорее так, чтобы в конце концов остаться с Госпожой наедине. Кто-то же из отвечающих всё равно должен оказаться последним. Поэтому этого следующего студента я слушал ещё менее внимательно, но всё же не настолько, чтобы не увидеть, что он (на самом деле это была она – довольно симпатичная студентка) почти ничего не знает и не понимает. И всё же я поставил тройку, чем обрадовал ещё одну студенческую душу. Но только я собрался вызвать следующего, как увидел, что поднялась Госпожа. И направилась к моему столу.


    Сердце моё забилось. Сейчас я должен буду принимать экзамен – у своей Госпожи. Хотя я знал, конечно, что были рабы учителя, а значит они тоже должны были каким-то образом проверять знания своих хозяев-учеников, но самому мне в такой роли ещё не доводилось быть. Госпожа медленно, даже величественно подошла к преподавательскому столу и села с противоположной от меня стороны. Я смотрел на неё, не отрывая взгляд, и не мог ничего сказать. Она взглянула на меня сначала вопросительно, а потом её взгляд стал нахмуренным. И лишь поймав этот почти уже сердитый взгляд, я спохватился.
    – Пожалуйста, отвечайте, – сказал я, вынув из стопки зачёток, лежавших на столе, её зачётку.
    – Первый вопрос, – услышал я такой знакомый мне и дорогой голос. Но сейчас мне в нём почудилась некоторая отстранённость. Она, не торопясь, начала излагать материал билета. Речь её текла плавно, без запинок, причём чувствовалось, что она хорошо понимает то, что рассказывает, и разбирается в этом. Ей нужно было доказывать довольно трудную теорему, и она доказывала её так, как я сам бы её доказывал на лекции, специально оговаривая роль тех или иных условий, где они используются, сама приводила примеры. Я поймал себя на том, что слушаю её с удовольствием – причём удовольствие было не от того, что я слушал свою Госпожу, а от того, какое получает преподаватель, слушая блестящий ответ студента на экзамене. Первый вопрос был ею изложен блестяще.
    – Очень хорошо, – сказал я, – переходите ко второму вопросу.
    Второй вопрос был попроще, и я уже в значительной степени успокоился. Она изложила его так же очень хорошо.
    – Прекрасно, – сказал я, очень довольный, а мои глаза в это время были с благодарностью устремлены на Госпожу, мне действительно хотелось в этот момент благодарить её.
    – Ещё задача, – сказала она.
    Честно говоря, я уже и забыл про эту задачу, переполненный чувствами.
    – А, да, пожалуйста, – спохватился я. И когда она стала показывать своё решение задачи, я заметил там одну малосущественную погрешность. В итоге ответ получился не совсем таким, каким должен был быть. Но я не сказал ни слова, хотя другим студентам всегда указывал на такие погрешности. Внутри у меня уж всё пело, и пропущенный минус в какой-то формуле уже был сущей ерундой.
    – Отлично, - радостно улыбаясь, сказал я, и, раскрыв зачётку Госпожи, написал в ней объявленную оценку и расписался. Госпожа взяла зачётку и, к моему некоторому удивлению, довольно сухо сказала: «До свидания». После чего вышла из аудитории. Я не придал особого значения этой сухости, приписав это её нежеланию афишировать наши отношения перед посторонними. А напрасно, как вскоре выяснилось.
    У остальных студентов я принял экзамен довольно быстро, уже в гораздо лучшем и боевом настроении. Когда уже никого не осталось, я сложил вещи, взял заполненную ведомость и собрался выйти из аудитории. Но вдруг дверь аудитории открылась, и я, к моему величайшему изумлению увидел Госпожу.
    – Не спеши, – сказала она, – для тебя экзамен ещё не закончен.

    Я буквально окаменел. Меньше всего сейчас я ожидал снова увидеть Госпожу. Я был уверен, что она давно уже ушла по своим делам, и ближайшее её со мной общение будет, как обычно по Интернету. И вот сейчас она стояла передо мной, вернее я стоял перед ней.
    Она прошла к моему столу. В руке у неё был листок с той самой задачей, которую она решала на экзамене, и в которой допустила небольшую погрешность, успешно «не замеченную» мною.
    - Ты помнишь, что я тебе приказала вчера? – холодно спросила Госпожа.
    – Д-да, Госпожа, – неуверенно ответил я, не совсем понимая, что она имеет ввиду.
    – Повтори.
    Я припомнил её вчерашний ответ на моё послание в Интернете.
    – Вы написали, чтобы я не волновался и вёл себя как обычно, – сказал я.
    – Как ОБЫЧНО, – подчеркнула Госпожа и бросила на стол листок с задачей, – значит это ты ОБЫЧНО при всей твоей квалификации и опыте не замечаешь таких очевидных ошибок? К кому же я тогда хожу на лекции?
    – Но Госпожа. . . – начал я.
    – Замолчи, – оборвала она меня, – сядь.
    Я послушно сел на свой стул.
    – Нет, не сюда, – сказала Госпожа, – а вот сюда садись.
    И она показала мне на стул, на котором сидели отвечающие мне студенты, в том числе и Госпожа.
    Я пересел на указанное мне место, а Госпожа села на стул для преподавателя.
    – Чистые листы, – приказала она.
    Я достал из своего портфеля несколько чистых листов бумаги, которые у меня всегда там были.
    – А теперь, – приказала Госпожа, – бери ручку и сам решай эту задачу так, как её надо было решить.
    – Слушаюсь Госпожа, – пробормотал я. Мысли у меня путались, я не понимал толком что происходит. Тем не менее быстро воспроизвёл на бумаге правильное решение задачи. Госпожа положила рядом с моим решением свой листок, в котором была ошибка.
    – Это то же самое? – спросила она.
    – Нет, Госпожа.
    – Пиши снова правильное решение, – приказала Госпожа. – Плотно и убористо. Видимо мне тебя теперь надо учить, как ОБЫЧНО (она сделала особое ударение на этом слове) добросовестный преподаватель должен принимать экзамен.
    Я покорно написал всё с самого начала.
    – Ещё раз, – приказала Госпожа, – повторение мать учения. Затем ещё раз и ещё. Пока не испишешь все эти листы. Может быть тогда научишься тому, что давно должен был уметь сам.
    И я покорно покрывал белые листы бумаги математическими формулами. Госпожа внимательно за мной следила. Если бы кто-то сейчас заглянул в аудиторию, он не заметил бы ничего странного. Обычная ситуация – преподаватель объясняет студентке трудный материал. Собственно через несколько минут так и произошло. Дверь аудитории приоткрылась и появилась довольная физиономия Севы Карского. За ним виднелся Дима Рокотов.
    – Сергей Андреич, – окликнул меня Сева (при студентах мы обращались друг к другу на «вы» и по имени отчеству), – не закончили ещё?
    – Нет, – ответил я, – мне ещё долго. Не ждите меня.
    Лицо Севы разочарованно и в то же время заинтересованно вытянулось.
    – Понял, – сказал он и закрыл дверь. Я продолжал писать формулы. Госпожа молча продолжала за мной следить. Последующие листки я исписывал уже быстрее, чем первые.
    – Не спеши, пиши аккуратнее, – сказала она. И я замедлил темп, следя уже больше за каллиграфией, чем за содержанием. И вот наконец все листки были плотно исписаны многократным решением злополучной задачи. Я уже давно понял, что Госпожа прекрасно знала с самого начала, что на экзамене она показала мне неверное решение задачи, она намеренно допустила эту ошибку. Именно с целью проверить меня. И превратить экзамен для студентов в экзамен для меня, как её раба, проверить, внимателен ли я к её приказаниям и тщательно ли выполняю их даже в не совсем обычной ситуации. И экзамена этого я не выдержал. Поэтому сейчас, поняв свою вину, я сидел перед своей Госпожой, потупив голову и ожидая её справедливого гнева.
    Госпожа внимательно просмотрела всё написанное мною.
    – Встать, – приказала она.
    Я поднялся. Она продолжала сидеть.
    – Итак, – сказала она, – ты не выполнил моего приказа. Ты самовольно взял на себя то, что я вовсе тебе не приказывала делать. Ты самовольно взялся решать за меня мои проблемы, не спросив меня, хочу ли я этого. Почему это ты решил, что мне будет лучше, если ты «не заметишь» неправильного решения? Ты меня спрашивал об этом? Отвечай!
    – Да, я понимаю, Госпожа, – тихо ответил я, – простите меня пожалуйста.
    – Значит я не могу полагаться на тебя, – продолжала Госпожа, – ты знаешь, что подвел меня этим своим самовольничанием? Ничего страшного не случилось бы, если бы ты как преподаватель поправил меня. Ошибка эта была незначительной, и на мою оценку она бы не повлияла. И если бы ты меня поправил, это была бы нормальная, именно обычная реакция преподавателя на ответ студентки. Но ты этой нормальной реакции предпочёл трусость и угодничество и решил, что именно это мне и нужно. И это касается не только этой задачи, но и остальных вопросов билета. Я оказалась единственной из всей группы, кому ты не задал ни одного дополнительного вопроса, не сделал ни одной поправки. И тем самым поставил меня в неловкое положение. А если мне действительно понадобилась бы твоя помощь, именно как преподавателя, то и в этом случае ты бы так же себя вёл? Зачем же мне нужен тогда такой преподаватель? Получается, я не могу тебе доверять.
    Я не знал, что ответить. Только сейчас я понял, как я виноват. И почему у Госпожи был такой сухой и холодный тон, когда она выходила с экзамена. А я-то думал даже, что заслужу похвалу Госпожи тем, что «не замечу» её ошибки. Но теперь всё предстало в ином свете.
    – Нет, нет, Госпожа, – чуть не плача, ответил я, – просто. . .
    – Замолчи, – резко сказала она. Затем медленно поднялась со стула. И на моих глазах стала рвать так тщательно исписанные мною листы бумаги. Изорвав их на мелкие клочки, она бросила мне их в лицо.
    О, как она это сделала, с каким презрением. Эти обрывки листков жгли меня как частицы раскалённого металла. Рыдания душили меня. Не помня уже, где я нахожусь, я бросился на колени перед Госпожой.
    – Простите, простите, меня пожалуйста. Я не подумал. . . я никогда больше себе такого не позволю. . .
    – Встань немедленно, – резко сказала Госпожа, – или ты ещё мне хочешь проблемы создать? И собери бумагу с пола.
    Я повиновался.
    – Ты не подумал, – продолжала Госпожа, и мне показалось, что её голос стал чуть-чуть мягче, видимо она увидела искренность моего раскаяния, – ну что ж, у тебя будет время подумать. Вечером ты мне напишешь подробно о том, что надумал. И тогда подумаю я над тем, стоит ли даровать тебе прощение.
    И с этими словами она повернулась и вышла из аудитории.
    Я шёл по улице и ещё и ещё раз обдумывал полученный от Госпожи урок. Я надолго его запомню.

    Комментарий

    Обработка...
    X