Разговор с отцом

   Казалось бы, ничего особенно не происходило в этом ее детстве. Отчего психологи так привязались к нему? Ни серьезных душевных травм, ни брошенности близкими, ни недостатка любви вокруг. Единственный ребенок, желанная дочь, отличница, любимица учителей…

   Откуда тогда взялась эта дыра внутри? Отсутствие веры в то, что ее можно любить просто так, ни за что и ни почему. Откуда стремление к боли, физической и душевной? Оно родилось будто бы раньше нее, раньше самых первых воспоминаний из детства уж точно. И больше уже не покидало.

   Говорят, что для девочки важен отец. И здесь тоже бинго – отец носил на руках, обожал и с удовольствием занимался ребенком. Такое ощущение, что их отношения с дочерью обыгрывали и в некоторой степени оттесняли отношения с женой.

   Папа искренне любил ее, как умел, гордился, уделял время и внимание. Вместе с тем в его способе строить контакт было что-то такое, что сейчас назвали бы психологическим садизмом. Откуда бы еще было взяться ее невозможности сказать слово против, отстаивать свои интересы и права? Да что там отстаивать! Она не могла и движения сделать, когда папа на нее орал. Каменела и немела.

   А когда он, взъерепенившись от какой-то мелочи, замыкался на несколько дней или даже недель и смотрел пустыми глазами сквозь нее, то ходила на цыпочках, периодически порываясь извиниться, и никогда не знала, когда он согласится свое прощение выдать. Правила игры были неясны. И мир в лице папы становился непонятно-пугающим.

   Как бы ни хотелось возразить, она не могла позволить себе такой роскоши. Страх вызвать недовольство главного человека во вселенной оглушительным ревом сирен отключал все системы самозащиты. Датчики сбоили, перегорали, отключались. И поговорить с отцом начистоту она не могла. Так и не смогла. Он умер слишком рано. Ей было всего 20 лет.

   Она начинала готовиться к этому разговору, сидя на руках у будущего мужа на пляже в бардовском лагере. Он предлагал набраться духу и наконец это сделать. Она собиралась, собиралась с духом…

   Но прошел год и разговор не состоялся, а папы не стало. А как поговорить с тем, кого уже нет в живых? Да так, чтобы психика поверила. Тогда надо найти того, кто будет в точности похож на отца - и характерными шутками, и повадками, и запахом, и оглушительной харизмой, - а потом подойти к нему максимально близко, срастаясь жизнями… и изнутри ситуации, как две капли воды похожей на то, что уже проживалась когда-то, заново встретиться со своей невыносимостью. Со страхом сказать «папа, ты не прав». И внутри новой/старой истории суметь выразить свой детский протест.

   Самое странное, что она понимала важность и ценность задачи. Знала, что не пройдет дальше во взрослую жизнь, не поговорив с отцом. Но не так-то просто оказалось реанимировать контекст отношений родитель/ребенок, ведь во взрослом мире в чести равенство между партнерами, пусть зачастую и относительное.

   А потому подсознание организовало для нее лучшую возможность - неравноправные отношения! Психика подтолкнула окунуться в мир БДСМ и выбрать там ведущего партнера («Верхнего», как это называется в субкультуре) для того, чтобы занять в отношениях позицию, максимально близкую к той, в которой находится ребенок по отношению к родителю.

   Она стала «нижней» для него. И не просто нижней. Лайфстайл! Отношения, где ему были переданы абсолютно все права. И это был не прекращающийся по времени сеанс с единственным правом, оставшимся у нее, - правом эти отношения прекратить.

   В таких декорациях мозг наконец поверил и начал распутывать узел, оборванный главной, пожалуй, трагедией в ее жизни – внезапной смертью отца, вокруг которой вертелся ее детский мир. Но прежде, чем это начало происходить, она успела здорово накосячить со своей жизнью. И в рамках переданных партнеру прав слишком долго и слишком тотально реализовывать волю другого человека, обнаружив в какой-то момент себя в точке, где ее мира почти не стало, где он вращался вокруг чужих ценностей. А дальше начал происходить обратный процесс с присвоением внутренних ценностей и прав, с возвращением собственной силы, гордости и достоинства.

   Это был непростой и небыстрый процесс (низкий поклон психотерапии и решимости вернуть себя обратно). В ходе этого процесса она смогла поговорить с отцом в образе супруга и наконец отказаться жить по чужим правилам, сделав шаг навстречу собственной свободе. И навстречу освобождению от не завершенной вовремя сепарации.

   Детская история на этом бы и закончилась, но не хватало нескольких следующих шагов. Она не научилась еще быть как следует женщиной, стать взрослой, выражать и принимать любовь, вообще распознавать ее на вкус и на запах. По привычке клевала на боль и жесткость, потому что сценарий звал ее для следующего шага. Как будто вне сценария этот шаг и не сделать никак. Необходимо было перепринять ряд решений (принятых или внушенных?). О том, например, что любовь обязательно надо зарабатывать, а просто так ее не раздают. О том, что тот, кто любит, обязательно также и бьет. Или о том, что в центре ее вселенной – место мужчины…

   И как будто требовалось попасть в смоделированные сообразно искаженным убеждениям декорации, чтобы психика поверила, что оказалась в точке принятия решений, дала возможность перенастроить программу и дорастить застрявшую в детстве часть до взрослой.

   Когда шаг из деструктивных отношений был сделан, ей показалось - и казалось достаточно долго с тех пор, - что БДСМ выполнил свою задачу и что больше она не вернется туда. Отдала бывшему Верхнему всю атрибутику, все девайсы. И зареклась от подобных игр в неравноправие в будущем. Но и мир равноправных отношений не встретил ее с распростертыми объятиями, потому что как строить их, она не знала. Не было такого образа в голове и во всем ее предыдущем опыте.

   Тем не менее, она пробовала, знакомилась, искала решения задачи. Но что-то вечно шло не так. Почему-то встречались странные партнеры: нарциссы, абьюзеры или «женатые на мамочках», с затейливым набором психологических странностей наперевес.

   Почему она выбирала именно их? Вполне естественно предположить, что подобное притягивается подобным. А потому имело смысл не обвинять судьбу или партнеров, а искать ответы в собственной голове. Оказалось, что процесс взросления остался незавершенным. Недостаточно было сделать шаг навстречу свободе. Необходимо было еще и научиться выбирать любовь вместо боли. Но как это сделать?..

   Сценарий жаждал продолжения как следующего акта спектакля. Подсознание подыскивало подходящие декорации. И вот в одном из партнеров она почуяла знакомый «запах зверя» - качества того, кто подходил на роль садиста и приблизившись к кому она смогла бы вернуть себе ощущение игры, выход из которой искала.

   Недоигранная пьеса ждала и звала. Зов оказался настолько силен, что в образе легкого, ласкового и доброго человека она не только рассмотрела, но и помогла распаковать спрятанную в тайниках души субличность садиста. Пусть игрового в БДСМ, но он открылся рядом с ней столь полно и внятно, настолько органично, на удивление для самого обладателя субличности, что она поверила и влюбилась, как пигмалион в свою галатею.

   Тем временем агрессивная часть в партнере откликалась на ее пинги все живее, пока ни освоилась окончательно, словно развалившись в кресле и вывалив ноги на стол. Вскоре стало ясно, что не игра в кошки-мышки являлась пунктом назначения. Это игра нужна была как стартовая площадка для следующего шага. Как будто бы после возвращения в место обрыва сценария подгрузились текстуры следующего уровня - стали заметны и ощутимы ее живые человеческие потребности, отмороженные и загнанные под плинтус в детстве. Тут-то и выяснилось, что давно ждет своего часа обыкновенная и нормальная человеческая потребность в нежности, в том, чтобы ее и дарить, и принимать. А она и не знала. Умела лишь неловко отдавать, но когда к ней с подобным обращались, то отталкивала, расценивая как слабость.

   Дальше уже было дело техники. Как только появилась возможность испугаться достаточно и прочувствовать как следует в свежеиспеченном садисте «гранитный камешек в груди», то ее психика поддалась и вернула на место истинный запрос о ласке, тепле и любви, наполнив все ее естество жаждой истинной близости без подножек самой себе, как это было в прошлом.

   Этот странный путь оказался таким долгим, а решение столь простым и трогательным, что она смотрела на него со стороны, как будто держа в ладонях очень простую вещь, и не понимала, как можно было столько лет - почти всю жизнь - пытаться влезть через окно туда, где всегда были двери. Как можно было жаждать боли и терпеливо учиться перерабатывать ее в удовольствие, отвергая при этом душевное тепло и ласку, которую могли и хотели дарить ей многие, но она не брала.

   Смотрела на эти два своих шага - на разговор с отцом через прошлую большую любовь и на поиск нежности в звере – и не могла понять, как можно было оказаться такой дурой или настолько мудрой, чтобы эти паззлы наконец встроились в картину ее жизни, заняв свои места. Чтобы она, как снежная королева, смогла оттаять и отогреть свое сердце. И научиться наконец любить как нормальная женщина, а не как мазохистка.

   Зачем необходим был этот путь? Никто не знает. Возможно, здесь были бы уместны какие-то выводы или мораль. А может, просто каждый прочитавший подумает о том, что так бывает в жизни, когда простые ответы прячутся за сложными декорациями, носят маски и играют в людей.

   И может быть, ценна сама дорога как путь самурая без цели, а вовсе не как цель и не как смысл. Одна человеческая жизнь. Один шаг души. Плевок в вечность.

   12 ноября 2024 г.